Фокин: "Очередь из желающих пожаловаться и написать донос сейчас очень длинная"

Как за минувший год изменилась гастрольная география труппы Александринского театра и какие страны остались открыты творческому сотрудничеству?

— Влияние мировой ситуации очевидно, но на гастролях по России это никак не отразилось. Наоборот, в гастрольную афишу даже добавились новые регионы. Что касается зарубежных партнёров, там временно ситуация откатилась назад. Даже от тех стран, где у нас уже были договорённости, мы вынуждены были принять отказ. Сейчас с нами остались партнёры из Сербии — в этом году они приезжают к нам в сентябре на фестиваль "Александринский", а мы к ним на гастроли в Белград. Остаётся Венгрия, с которой у нас давние отношения. Ещё из зарубежных партнёров есть Армения, которая приедет к нам на фестиваль, а мы — осенью в Ереван.

Как закрытие границ многих стран отразилось на финансовом положении театра?

— Безусловно, это всё убытки для театра. Не могу сказать, что гастроли приносят колоссальную выгоду, но всё-таки коммерческая составляющая там есть. Немаловажный момент и в том, что сегодня театр достаточно неплохо оснащён технически, а вся техника со временем приходит в упадок, её надо менять. Мы сталкиваемся с тем, что замена и текущий ремонт, который ранее производили иностранные специалисты, сегодня невозможны. Это накладывает серьёзный отпечаток, потому что надо искать замену специалистам и оборудованию, в каких–то позициях это особенно сложно. Например, на Новой сцене, чьё десятилетие мы недавно отметили, всю технику поставляли австрийцы пополам с чехами. На исторической сцене во время реконструкции в 2006 году нам помогали немцы и чехи. Они не просто поставляли технику, но приезжали, курировали процесс. Сейчас это невозможно. Даже поехать на гастроли в дружественные страны представляется сложным из-за особенностей процесса таможни. Конечно, сложности везде, но это не удивительно: изменился формат жизни вообще, не только в театре.

В этом году Международная театральная олимпиада в Будапеште проходит без участия российских театров. Как участнику оргкомитета олимпиады, приходилось ли вам сталкиваться с предвзятостью международных коллег или всё-таки есть надежда, что язык искусства выше политики? Сохранились ли контакты?

— Да, это очень представительный форум, который прямо сейчас проходит в Будапеште. Конечно, он не такой масштабный, каким был, скажем, ещё в 2019 году, когда его принимал Петербург, но сейчас участвуют театры из 50 стран. Почему не участвовали русские театры в этом году? Не могу сказать, что на заседании оргкомитета была такая дискуссия, которая категорически и ультимативно декларировала протест против петербургских театров.

Напротив, организаторы из Венгрии очень поддерживали возможность присутствия наших коллективов. Но в результате обсуждений возник вопрос о вероятности всяческих провокаций. Они могут выражаться не только в том, что в зрительном зале может что–то произойти. Мы осознавали, что многие европейские театры, узнав об участии русских коллективов, просто разорвут контракты и не поедут, отчего вся олимпиада может оказаться под угрозой отмены. Взвесив всё вместе с остальными участниками оргкомитета, мы решили пойти на разумный компромисс, и я думаю, что это правильно. А именно: дать возможность членам олимпийского комитета поставить свой спектакль с венгерскими артистами. Что и стало представительством российского режиссёра в моём случае. 9 марта состоялась премьера моего спектакля REX в Национальном театре Венгрии. Что правильно в текущих условиях, чтобы не накалять ситуацию и не подвергать острым конфликтам проведение самой олимпиады. Это будет уже моя вторая постановка в Будапеште.

Если говорить о кулуарном общении во время международного мероприятия, выражали ли коллеги вам поддержку? Как строится общение?

— Это абсолютно контактное общение. Я был на открытии, мы играли спектакль, который специально был приурочен к проведению Театральной олимпиады. Мы получили прекрасные отзывы гостей — как местных, так и зарубежных. Более того, в рамках олимпиады также состоялся показ фильма "Петрополис" (российский фильм 2022 года Валерия Фокина по сценарию Кирилла Фокина. — Ред.), после которого было приятное и содержательное общение. Мы встретили радушный приём, и никакого напряжения не было. Впрочем, я не могу не сказать о том, что всё-таки один неприятный момент был: театр, который должен был приехать из Киева, не приехал, аргументировав это тем, что в программе олимпиады заявлен фильм российского режиссёра. Это не стало неожиданностью, ровно об этом мы рассуждали на заседании оргкомитета. Но опять же, мы ведь все здесь про культуру, что нам делить?

Уже больше года прошло с момента, когда европейское сообщество объявило о так называемой отмене русской культуры. Как этот год бойкота со стороны западных институций повлиял на культуру внутри страны? Насколько важен взаимообмен творческими идеями и опытом между странами как для самого искусства, так и для обычных зрителей?

— Я не могу говорить про всю культуру, но, конечно, ситуация не может не влиять на творческий процесс. Если говорить о театральной культуре, мы ощущаем негативное влияние. Дело даже не в формулировках: отменили, не отменили — это всё ерунда и политика. Важнее то, что международный обмен, который должен быть взаимодействующим, — это как улица с двумя тротуарами. Не только мы влияем, но и на нас влияют. Взаимодействуя, мы культурно обогащаем друг друга.

Вообще уникальная особенность русской культуры в том, что в отличие от американской мы не растворяем в себе то, что берём, а отдаём взамен и очень влияем. Примеров влияния русской культуры и искусства на мир можно найти невероятное количество ещё с XIX века, и все это прекрасно знают. Поэтому, когда политика вмешивается и диктует правила культуре, конечно, это очень негативно сказывается.

Например, та же Международная театральная олимпиада была у нас в Петербурге в 2019 году — и это был огромный праздник не только в городе, но и по всей стране, нами была составлена обширная гастрольная программа. Зрители должны видеть лучшие образцы мирового театра — не только питаться нашим театром, который вполне убедителен, но смотреть и что–то другое, чтобы сравнивать. Это важно также и для профессио­налов. Но у нас нет другого варианта, кроме как это принять — и пережить. Когда ситуация изменится, а я уверен, что она будет меняться, нам придётся всё восстанавливать. Потому что без международного культурного сотрудничества ни они не проживут, ни нам хорошо не будет.

Петербург с самого основания позиционируется как "окно в Европу". Теперь, когда это окно довольно плотно закрылось, какое будущее ждёт наш город? Согласны ли вы с тем, что в ближайшей перспективе экономический и культурный полюс мира может сдвинуться в сторону Азии, а Петербург в этом контексте останется на задворках?

— Мне кажется, нельзя так прямолинейно: мол, вот Петербург и у него только одна форточка — и только в Европу. Я думаю, Петербург может открыть другие окна, и они есть. Наши связи с Китаем, например. Конечно, смещение в сторону Азии будет, и это интересно. Мировая театральная культура зиждется на обогащении разных театральных систем. Это ещё провозглашал и замечательно использовал гениальный режиссёр Всеволод Мейерхольд, памятник которому мы совсем недавно открыли во дворе Новой сцены. Он прекрасно знал старинные театры, в том числе японский, китайский и европейские. Я не вижу ничего страшного, если мы поставим чуть больший акцент на восточный театр. К слову, у нас замечательные давние отношения с Пекинской оперой.

Это значит, можно представить, что на сцене Александринского театра в скором времени могут появиться произведения, которые переосмысляют, скажем, китайскую литературу и театр?

— Почему нет? Например, в Псковском академическом театре драмы имени Пушкина (филиал Александринского театра. — Ред.) режиссёр Никита Кобелев поставил спектакль по одноимённому роману нобелевского лауреата Мо Яня "Лягушки". Премьера состоялась в середине апреля.

Как изменился зритель за последние 3 года глобальных потрясений? В особенности как на зрителя повлияла текущая политическая ситуация? Интерес к театру снизился или возрос? Как заполняются залы? Как изменились запросы и предпочтения зрителей: за чем они ходили в театр, скажем, в 2013 году и за чем идут сейчас?

— С моей точки зрения, зрительские запросы только повысились. Вероятно, так не во всех театрах — вряд ли такое возможно, но, если говорить об Александринском театре, собирается почти тысячный зал. Мы прежде всего драматический театр, и у нас нет никакого развлекательного репертуара, хотя, вероятно, нужно иметь и такие наименования, чтобы зритель мог отдохнуть. Но мы театр с серьёзной классикой, и у нас в среднем 93–95% посещаемости — это огромная цифра и ажиотаж.

Могу отметить, что зритель сейчас очень активно идёт в театр, причём значительная часть хочет размышлять, а не просто развлекаться и отдыхать. Естественно, жизнь не может не влиять на восприятие, и есть зрители, которые по-другому теперь оценивают спектакли, которые были поставлены ещё 10 лет назад: под влиянием мирового контекста они обращают внимание на другие акценты и сюжетные линии. Это естественно.

Но ни о каком спаде я сказать не могу, и это уникальная ситуация. Впрочем, для нас, людей театра, такая ситуация, когда внимание зрителя сильно, — это определённый вызов, который заставляет нас быть более внимательными и ни в коем случае не терять свой художественный уровень. Нам надо всё время быть интересными и следить за тем, чтобы наша профессиональная физиономия была убедительной и любопытной. А что касается зрителей, не могу никакого дурного слова или даже малейшего упрёка сказать.

Если считаете возможным, поделитесь, пожалуйста, мнением об истории с авторами спектакля "Финист Ясный Сокол", которая взбудоражила театральную общественность.

— Я спектакля не видел, но прочитал пьесу. В пьесе нет ничего из того, что, так сказать, предъявляет обвинение. Это было написано совершенно по другому поводу и совершенно про другое. Может быть, в самом спектакле расставлены акценты как–то иначе, не так. Не думаю. Значит, видимо, мотивы задержания какие–то другие, а не только этот спектакль. Но вообще всё это, конечно, очень плохо.

Вам не кажется, что для искусства, и особенно для театра, сейчас опасное время? Даже ваш театр столкнулся с доносом на спектакль Николая Рощина "Сирано де Бержерак", который, к слову, идёт далеко не первый год. Есть ощущение, что мы на пороге цензуры, причём в самой неприемлемой форме — цензуры толпы. Что говорят в театре об истории с "Сирано"?

— Конечно, ситуация очень трудная. Выпущен джин из бутылки — в том плане, что очередь из желающих пожаловаться и написать донос сейчас очень длинная. Обнаружилось, что все мы люди и в нас много плохого, так же как и хорошего. Но хорошего, к сожалению, меньше.

Всё плохое в критической ситуации начинает из нас вылезать наверх. И если не контролировать это плохое в себе, не бить себя по рукам и ногам, не следить за собой, это становится явлением. Это не новость, такое бывало неоднократно в нашей истории. Я как человек немолодой об этом помню. Конечно, все эти жалобы не способствуют нормальной жизни. Тут можно сказать только одно: понимая сегодняшнюю жизнь, надо внимательно следить за собой. Самое главное — не терять разума. В любой ситуации: тяжёлой, средней тяжести, лёгкой, — хотя, скажем честно, в нашей стране никогда лёгкой не бывало. Ни в какой ситуации нельзя терять разум всем, в том числе и власти. Нужно быть взвешенными и более гибкими.

Возможно, в силу публичности профессии складывается впечатление огромного идеологического раскола в актёрской среде. Как театр (не ваш, а в целом) это переживает и переживёт?

— Честно сказать, не слежу за этим. Каждый делает свой выбор. Конкретно у нас в театре я никакого раскола не чувствую. Но каждый делает выбор. И люди уехавшие, например, тоже сделали свой выбор. Единственное, мне не нравится, когда начинают страдать из далёкого далека. И страдая, начинают рассказывать, как нам здесь правильно поступать. Мы разберёмся сами, мы же остались, чтобы защищать в данном случае культуру, театр. Мы остались здесь — значит, разберёмся с ошибками. Но не надо там, страдая, рассказывать, как надо делать, — приезжай и делай. А так, я никого не осуждаю, каждый делает свой выбор и отвечает за него.

Как вы думаете, почему каждое поколение плохо усваивает уроки истории? Без драмы и внутреннего конфликта невозможно развитие?

— Да, конечно. Так устроен человек. Мы все должны прочувствовать на себе, а когда поймём — поезд уже уехал. К сожалению, но история — плохая учительница для нас, не учит ничему. Мы всё время наступаем на одни и те же грабли. Тут дело не в том, люди хорошие или плохие, просто так мы устроены. И если мы не будем думать об этом, не будем себя менять, задумываться об этом — прежде всего политики должны об этом думать как люди, от которых зависит общее движение, — тогда и дальше всё будет так.