Всё чаще можно услышать новости о сносе старых домов или увидеть заголовки в духе: "Градозащитники выступили за сохранение дореволюционной постройки". И сегодня это действительно важная тема, потому что современному мегаполису важно решить задачу: как сохранить старое и при этом развиваться?
Народный архитектор России Никита Явейн в беседе с "Деловым Петербургом" рассказал, подешевеет ли ваша квартира, если дом признают объектом культурного наследия? Какие исторические объекты лучше сносить, а какие перестраивать? Весь ли сталинский ампир можно считать исторической ценностью? Кто такие градозащитники и почему они часто занимаются не тем?
Интервью и историю о том, как защищали дома в Российской империи и СССР, можно послушать в нашем подкасте.
Памятник архитектуры — что это с точки зрения закона?
Читайте также:
Архитектура
Никита Явейн: как не нарушить код города
— С точки зрения закона есть объекты культурного наследия федерального и регионального значения. Ещё есть муниципального, но Петербурга это не касается. Они внесены в реестр. Есть, в общем, довольно устоявшаяся сегодня судебная практика, которая эти правила как-то оговаривает. Ну, сразу скажу, если кто-то думает, что это очень здорово, когда ваш дом становится под охрану, то я его разочарую.
Почему?
— Ну, допустим, вы захотите передвинуть стеночку в квартире на 50 см. И это легализовать как-то. Или ванну сделать в коммуналке. Тут-то вы и попали.
А стоимость квартиры увеличивается, если дом попадает в объект культурного наследия?
— По-моему даже немного уменьшается. Ну вы представьте себе всю процедуру. Вам надо искать лицензированного эксперта, а их в Петербурге немного.
Идея, что все дома, построенные до 1917 года, должны безоговорочно признаваться памятниками или объектами культурного наследия, верная?
— Это не совсем так. Это говорится о памятниках. Есть некая промежуточная статья. Вновь выявленные объекты меж исторического культурного значения. Это примерно 3 тыс. объектов. А есть так называемые исторические здания. В рамках охранных зон они отмечены, у них есть такая учётная карточка маленькая. Там охраняется только в основном внешний вид. Но это простыми словами, на деле всё сложнее. Возможно, там какое-то переустройство на первых этажах. Возможно, там подъём крыши по согласованию до одного метра. И всё-таки много моментов. Но, в принципе, их нельзя сносить категорически. И дальше там очень сложная система. Регламентация — она завязана в каком районе? Если в охранной зоне, в центре самой, там вообще нельзя сносить. Если там первая зона, только по аварийности. Если в глубине, то можно не воссоздавать, даже если не аварийность.
Я вам честно скажу, сегодня охранное законодательство — это как Библия. Ддесятки толкователей, есть ереси, есть практика.
Всегда ли возможна реставрация зданий? Может быть, в каких-то случаях даже нет смысла сохранять лицевую сторону?
— Как раз фасадная сторона в 90% случаев из 100 не вызывает больших споров. Но это сегодняшнее видение проблемы. Завтра оно может измениться. Когда одноэтажный дом, а вокруг уже сформировавшаяся застройка, вроде бы уже как-то странно. Старожилы считают, что его надо спрятать. Если этот дом действительно интересен, то его нельзя трогать.
Но споры в основном идут вокруг дворовых территорий. И споры очень простые. Вот у нас как-то там, на мой взгляд, немножко искажённое сознание. В китайской и французской практике есть чёткое понятие. То есть, если дом не живёт, то это самое страшное, что может произойти. Страшнее ничего нет, он погибнет.
Есть два способа снести памятник. Один быстрый, но очень рискованный и дорогостоящий — это его снести (потому что он исторический). А второй — сделать его памятником и оставить его.
То есть, он будет дольше сноситься по времени, но в итоге будет то же самое?
— И без скандалов, главное.
А что насчёт советского классицизма? Формально здание построено не так давно, но там тоже есть критерии, что можно относить к охраняемым объектам, что нельзя.
— Со сталинским ампиром сложно. Он берётся под охрану, но как-то выдернуто, без понятных критериев. Есть ужасные дома, сделанные хозспособом с наляпанными капителями и звёздочками. Есть люди, которые не отличают Росси от такого строительства, и это наша беда. Хороший пример — здание Всесоюзного НИИ целлюлозно-бумажной промышленности на 2-м Муринском. Формально оно не историческое и его никак не защитить, к тому же брать его под охрану, когда инвестор уже приобрёл его, не самый хороший вариант. Ты вложил деньги, а тебе говорят: "Извини, парень, мы передумали".
Есть ли архитектура, которую обязательно нужно сносить?
— Ну я бы тут не архитектуру отметил, а посмотрел на опыт других туристических городов. Прежде всего, здания, вылезающие из характера исторической застройки. Потому что если мы начнём стили комментировать, то это не по мне.
Это субъективно, да?
— Да. Здравый смысл тут не помогает, а мешает. Исходя из здравого смысла, в 30-е годы многие очень умные люди говорили, что Спас на Крови уродует Петербург. И это правда с их точки зрения. Они-то в общем сделали наш Петербург классическим. Потому что до революции он не был таким классическим, как стал в 20–30-е годы. Они его причесали, скажем так. Если на это ориентироваться — мы далеко уедем. Это даже не вкусовщина. Да, при этом у нас очень низкий культурный уровень архитектурного восприятия.
Снос помогает городу развиваться?
— Очень редко. Но у нас, я считаю, если по лицевым — почти никогда (такого не происходит — прим. ред.). У нас, понимаете, очень большие кварталы, глубокие. Они неудобные в этом плане, надо признаться. У нас мало улиц, много территорий. Поэтому есть в самом центре совершенно убитая территория где-нибудь в третьих дворах. А есть вообще непонятные фрагменты, и там что-то надо делать. А когда там распространяется система такой тотальной охраны, есть вопрос.
То есть, каждый раз баланс получается между настроением бизнеса и развитием города?
— Сейчас, кстати, очень мало проектов, которые связаны с историческим центром. Ничего у нас не реконструируется. Единичные объекты.
В последние годы мы стали реже слышать о каких-то скандалах, связанных с реконструкцией, со сносом, перестройкой и так далее. За исключением, наверное, Конюшенного ведомства. У нас стали меньше сносить? Или как-то все стороны пришли к компромиссу, что из себя представляет центр Петербурга?
— Я могу сказать что где-то лет за 5–10, в этот промежуток сформировалась какая-то практика законодательная. Она более-менее устоялась, стала понятна и безальтернативна. Судебная практика какая-то тоже, в общем, довольно сильная. И правила игры местные, условно говоря, уже знают. И, допустим, свой здравый смысл у каждого свой. Живут по правилам. Скажу, что у нас достаточное суровое, жёсткое законодательство.
В Петербурге сложился потрясающий симбиоз. С одной стороны градозащитники, общественники. С другой — застройщики, которые поняли правила игры. С третьей стороны — регулирующие органы. Получается, что центр мы сохраняем как историческую данность?
— В общем-то, да. Но, как мне кажется, градозащитники несколько выпали в последнее время.
Почему?
— Регулирующий орган взял на себя эту роль. Что такое градозащитники? Это же не профессия. Если профессия, то кто за неё платит деньги? Во всём мире градозащитники — это люди, которые берут инициативу приспособить для жизни какие-то брошенные дома, что-то воссоздать. А у нас эти люди всегда против и заявляют, что всегда власти всем должны. Какой-то социализм.
