Журналист Андрей Архангельский о фильме "Призрачная красота" Дэвида Фрэнкела.
Перед Новым годом и Рождеством у нас обычно начинается марафон специального кино. Именно в этот период на экраны выходит дикое количество отечественного кинокорма, приторного сиропа, сделанного по одному формату: жила–была девочка, которая мечтала… или жил–был менеджер, который хотел… — и все это сбывается под Новый год. Чему способствует, конечно, непомерное употребление алкоголя, ввиду чего люди становятся добрее друг к другу. Несмотря на полную художественную беспомощность, эти фильмы уже выделились в особой жанр "доброго кино", по определению Антона Долина (второй вал этого кинокорма теперь сыплется перед 8 Марта).
Главной загадкой является даже не художественный уровень этого кино, а именно язык: почему–то о таких понятиях, как доброта и чудо, у нас принято говорить на языке сюсюкающем, на языке детского сада. Почему так — понятно: доброта понимается авторами этих фильмов именно как невзрослость. Авторы исходят из того, что доброта — не сознательный выбор взрослого человека, а, напротив, бессознательное чувство невыросшего, неокрепшего организма. "Добрым можно быть только по незнанию или когда выпил", — вот что на самом деле они думают.
Фильм "Призрачная красота" — не шедевр, но он важен именно тем, что о чуде там говорят взрослым языком и со взрослыми людьми. Фильм потому лишен дешевой сентиментальности и розовощекого счастья, которым пышет российское новогоднее кино. Никто тут не скрывает фатальности и абсурдности самой жизни. А с другой стороны — естественной сложности человеческих мотивов, люди совершают добрые поступки, одновременно преследуя при этом какую–то личную выгоду. Этот фильм можно трактовать и как попытку людей сотворить чудо своими руками, в отсутствие, так сказать, Санта–Клауса.Пытаясь вытащить из депрессии своего шефа (Уилл Смит), коллеги подсылают к нему актеров, изображающих Время, Смерть и Любовь.
Попутно тут и урок психологии: когда хочешь что–то понять про другого, лучше начинаешь понимать самого себя. Зритель стал уже достаточно взрослым, чтобы с ним можно было говорить на языке психоанализа. Урбанизированным жителям Нью–Йорка, где и происходит действие, это кино покажется намеренно рациональным. Оно напоминает: не жди чуда, сходи к психоаналитику. Основной посыл этого фильма — травму нельзя носить в себе, ее нужно проговаривать, и главное чудо, доступное нам, — это чудо коммуникации. Разговаривая, мы можем всегда достичь чего–то большего, чем если замкнемся в себе.
Это альтернативный вариант рождественского кино для умных — и смотреть его и приятно, и полезно. Оно не вызывает истерики, а укрепляет веру в человека. Чтобы создать праздничное настроение и вернуть веру в себя, вовсе не обязательно превращать художественное произведение в детский утренник. Счастье и чудо не обязательно надевают шутовской колпак, потому что чудо — это прежде всего сами люди, когда они способны о чем–то договориться. И рождественское настроение, вероятно, именно такое — спокойное и сознательное, результат внутреннего усилия самого человека.
Что как раз и соответствует наилучшим образом сути самого праздника под названием Рождество. А все остальное, мягко говоря, ему противоречит.
