Один из выдающихся талантов современности кроме прочего преподал нам такой урок: искусство вовсе не нуждается в разнообразии. Нет особой нужды менять интерьеры или героев, все можно делать буквально не выходя из дома — в данном случае из родной режиссеру Финляндии, а конкретно — из Хельсинки. Те, кто знаком с творчеством Каурисмяки, заранее готовы к встрече с "почти теми же героями", но это совершенно не мешает в очередной раз воспринимать все происходящее на экране как в первый раз.
И вот опять — Хельсинки, опять кафе, опять нелепость человеческого существования и при этом какое–то новое очарование.
К привычной финской полумаргинальной среде, о которой Каурисмяки только и снимает, добавился лишь один новый элемент: мигрант Калед (Шерван Хаджи), потерявший родину и близких, пытается легализоваться в Финляндии, получить статус беженца. Человек законопослушный, он заполнит все бумажки, отстоит во всех очередях и поучаствует во всех собеседованиях — чтобы получить в итоге официальный отказ.
Каурисмяки высмеивает тут европейскую бюрократию, ее фундаментальность и одновременно отчужденность. Но, впрочем, никакой закон не может "учесть человека": мы видим, как хорошая система игнорирует хорошего человека.
Легальная часть жизни героя на этом закончена, дальше ему будут помогать обычные люди. Среди местных жителей встречаются, конечно, разные люди, есть и откровенные расисты, но большинство — как пел Башлачев — "честные, хорошие". Обыватели у Каурисмяки образуют, по сути, параллельную государству структуру, которая помогает мигрантам с большей эффективностью и уж точно человечностью. Почему укрытие и спасение мигрант находит, как и всегда у Каурисмяки, именно в кафе, забегаловке не самого высокого пошиба?.. Потому что это и есть пространство коммуникации, человеческого взаимодействия и, выражаясь по–старому, "дружбы народов". То есть Каурисмяки разделяет принципы толерантности, но с одной поправкой — он не верит в способности государства в принципе, а верит только в готовность самих людей сочувствовать и помогать другому.
За всем этим просматривается главная идея режиссера — о новом интернационале трудящихся, он лишен теперь политической составляющей, но зато имеет экзистенциальное измерение. Все люди — братья, людям по–прежнему нечего делить между собой и нечего бояться чужих, это утопия о новой солидарности трудящихся, вне расовых и национальных различий. Это идеализм — но идеализм смелый, который бросает вызов современному шовинистическому реваншу. Этот новый интернационал строится не на отрицании современного социально–экономического уклада, а на поиске собственной территории счастья.
Задача в том, чтобы посреди каменных джунглей выгородить себе пространство, куда редко заглядывает государство. И там появляется хотя бы какая–то надежда — когда, казалось бы, ждать ее неоткуда.
