Как признается режиссер, экранизировать произведения Довлатова — бессмысленное занятие. Эта литература только кажется кинематографичной, но, как только пытаешься передать этот юмор и легкость с помощью иных художественных средств, ты упираешься в тупик. Недавний фильм Говорухина «Конец прекрасной эпохи» (2015) по мотивам «Компромисса» подтверждает это — тем более что режиссер попытался, используя довлатовский сюжет, внушить какие–то собственные, далекие от духа произведения идеи.
Герман–младший учел все это; в оригинальном сценарии (в соавторстве с Юлией Тупикиной) от самого Довлатова осталось «десять процентов», по выражению Германа, да и то сильно переработанного. Зато Герман верно сумел уловить интонацию писателя. Но режиссер не избежал другого соблазна — желания заодно показать и «эпоху».
Это знакомая и лукавая формулировка, которую мы слышим уже много лет от продюсеров. «В нашем фильме мы хотели бы передать аромат эпохи», — говорят они, когда их в очередной раз спрашиваешь: «Что вы хотели сказать своим сериалом или фильмом о 1930–1970–х годах и почему так много у нас на экранах «прошлого»? В переводе со специального языка это означает: мы соблюдаем сегодняшние правила игры. Даже если мы рассказываем о чем–то нехорошем в советское время, мы обязательно покажем для баланса и хорошее, чтобы никто не заподозрил нас в неуважении к прошлому.
Роль этого «хорошего» в фильме играет интеллигентская среда, внутри которой существуют Довлатов, Бродский и другие герои. Несмотря на всю унылость атмосферы, нам показывают, как относительно свободно живет интеллигенция Ленинграда 1970–х: как они собираются, выпивают, спорят, слушают стихи, даже встречаются с иностранцами; как вольно поют и общаются на улице и дома. Довлатов и Бродский тут ходят на работу, читают, раздумывают об отъезде — то есть живут вполне нормальной жизнью. Относительный уровень личной свободы в СССР 1970–х, который стал неконтролируемым результатом кризиса идеологии, теперь представляется как само собой разумеющееся, как один из вариантов существования, предоставленный гражданам. Как норма.
Невозможно упрекнуть режиссера в том, что он так видит жизнь 1970–х и даже считает ее «честнее», чем сейчас. Но тем самым фильм продолжает бесконечный ряд «ароматов эпохи», хотя эстетически и выглядит на порядок выше. Конечно, эпоха передана очень точно в бытовых деталях — все бутылки, скатерти и двери в точности соответствуют; но что касается духа эпохи, то тут перед нами, конечно, очень романтизированная ее версия. То, что Довлатову, как всем, приходится заниматься лакировкой действительности, писать производственные репортажи, показано опять же с юмором, и даже хочется сказать — добрым. Ну вот такие были правила игры, с сегодняшней точки зрения — нелепые, даже абсурдные, но люди все в общем–то неплохие: чуткие, работящие, искренние. О важнейшей вообще–то в то время проблеме несвободы говорится как–то скупо, попутно, и вообще она словно бы размыта в других проблемах — бытовых, семейных, экзистенциальных. То есть это очень милое кино о Довлатове и об эпохе, но ничего принципиального ни о нем, ни о ней не сказано. «Советский, антисоветский — какая разница» — знаменитая фраза Довлатова, которую используют сегодня для оправдания беспринципности и релятивизма. Собственно, от фильма и остается ощущение, что «никакой разницы» — а если она и была, то сугубо эстетическая. На самом деле разница, конечно, была — просто фильм об этом снять сегодня никто не решится.
