15:2713 июля 201815:27
3873просмотров
15:2713 июля 2018
Фестиваль–open–air "Усадьба Jazz" появился как черт из табакерки — в буквальном смысле. 15 лет назад его создание профинансировала табачная компания, чье желание обновить имидж обернулось созданием одного из крупнейших джазовых мероприятий в России. Президент и основатель "Усадьбы" Мария Сёмушкина рассказала "ДП", почему музыкальные фестивали все равно не бизнес, как учитывать менталитет жителей разных городов и чем раздражают новые русские звезды.
Вы с нуля создали огромный фестиваль. Реально было бы сейчас повторить этот опыт?
— Нужен предварительный анализ. Где вы возьмете деньги? Сколько планируете продать билетов? Почему вы думаете, что аудитория, которую вы пригласили на ваш, например, рейв, купит билет за такие деньги? Но я ничего не считала, совпало так, что сразу нашла спонсора и на мой фестиваль пришли 8 тыс. человек, что для России на тот момент было нонсенсом. С другой стороны, наш спонсор, табачная компания, вложил свои ресурсы. Ни один промоутер не мог бы себе позволить такого количества билбордов с рекламой, ими была увешана вся Москва.
Зачем бизнес тратит деньги на фестивали?
— У нас очень качественная аудитория. Она, во–первых, платежеспособна. Во–вторых, обладает высоким уровнем образования, много путешествует, хороший возраст — 25–35 лет. Спонсоры получают возможность взаимодействовать с этой аудиторией. Они не только размещают банальный брендинг, но и воплощают свои идеи. У "Сбербанка Первого", нашего партнера, есть, например, такой проект — First Talk: встречи с интересными людьми. Другой пример — компания "МегаФон", которая построила на фестивале свою студию. Приглашались гости, велись трансляции, которые смотрели до нескольких миллионов человек.
А компании ? Допустим, я — петербургский ресторатор. Могу накормить гостей?
— Конечно, есть фуд–корт, есть дизайнерский маркет. Мы привлекаем интересных авторов, которые выставляют свою продукцию. Обычно просто сдаем в аренду разные торговые точки. Сколько они там продадут — это уже их бизнес.
Санкции никак не сказываются на выручке?
— Хотя у населения падают заработки, конкуренция между фестивалями становится жестче. Не могу сказать, чтобы у нас упал уровень по сравнению с тем, что было 10 лет назад. Наоборот, с каждым годом мы все время повышаем планку и увеличиваем бюджет.
Я просто читал ваши высказывания об отказе от фейерверков.
— На самом деле от фейерверка мы в итоге не отказались. Для фестиваля важно, чтобы человек ушел с полным набором ощущений, а фейерверк — это то, что всегда запоминается. Нельзя экономить так, чтобы это не сказалось на качестве. Техническую часть сложно поменять — артисты могут выступить только на определенном оборудовании. Урезать количество охраны тоже нельзя, потому что тогда пострадает безопасность либо билетный контроль. Поэтому уже на финальном этапе получается, что рыпаться бесполезно.
И как вы решаете проблему с деньгами? Есть кубышка?
— Нет. И были годы, когда фестиваль был убыточным. В таком случае берешь кредит, закрываешь его как–то со следующего года. У нас слишком много непредсказуемых факторов. Во–первых, погода может испортить даже самую положительную картину. Или бывает так, что могут в последний момент соскочить какие–то спонсоры. У нас однажды была ситуация с телекоммуникационным партером, когда мы уже почти подписали договор, но у них где–то там на таможне встала огромная партия оборудования. И все! Они просто не смогли реализовать свои задумки и ушли.
То есть проводить фестивали ради прибыли бессмысленно?
— Людей, которые готовы делать именно бизнес, я не знаю. Фестивали делают прежде всего ради удовольствия, ради удовлетворения каких–то амбиций. Кому–то нравится играть в азартные игры, кому–то — экстремальные приключения. Фестиваль — это, скорее, что–то из этой категории.
Вы привозите на свои фестивали звезд джазовой музыки. Не капризничают?
— Если брать иностранный контингент, это крайне воспитанные и интеллигентные люди. Сложности, как ни странно, бывают с только–только раскрутившимися российскими артистами, у которых, что называется, поперло. К сожалению, с проблемами сталкиваемся каждый год, причем иногда доходит до откровенных глупостей. Нет, нас снимать не надо, трансляции нам не нужны, вот мы такие, блин, звезды. Не понимают, что эта трансляция им даст дополнительную аудиторию. Часто виноваты непрофессиональные менеджеры. У нас до сих пор не сформирован рынок продюсеров, где каждое агентство дорожило бы своей репутацией.
Помимо Москвы и Петербурга вы проводите фестиваль в Екатеринбурге, Воронеже и других городах. Чувствуете разницу?
— Конечно! Это зависит элементарно от климата и исторических предпосылок. Воронеж, например, южный город. Там совсем другая ментальность. Может быть, не такой высокий культурный уровень, но зато люди очень открыты для восприятия. И там все, что ни привези, будет воспринято с радостью и с благодарностью. Вы не представляете, люди приезжают специально, чтобы стейки попробовать, которые хозяева ресторанов сами жарят.
Или: в Екатеринбурге обязательно что–то нужно рокерское в программе. У нас там "АукцЫон" в этом году будет выступать. Когда в Казани делали фестиваль, там вообще было очевидно, что не надо ничего заумного, а чтобы просто было весело и красочно.
Если бы вы были губернатором Петербурга с деньгами и спонсорами, какой бы фестиваль сделали?
— Если мы возьмем какой–то среднестатистический европейский городок, там все перенасыщено — каждый день концерты и мероприятия. Почему? Во–первых, потому, что куча туристов. И очень много людей, которые с удовольствием покупают билеты. У нас почему–то в России в принципе мало событий, ориентированных на туристов, и мало музыкальных форматов.
С учетом исторической особенности Петербурга я бы ориентировалась на какие–то более солидные формы. Можно создать как минимум очень качественный фестиваль классической музыки, аналогичный Зальцбургскому фестивалю.
Что вы везете в Петербург в этом году?
— Отличие программы, которую мы представим 28 июля, от предыдущей и от московской, в том, что мы собрали такой состав музыкантов, который показывает музыку будущего.
Мы опираемся на стили и жанры, которые сейчас зреют на наших глазах в мировой джазовой индустрии. Это то, о чем говорят. Можно даже сказать, что мы показываем джаз XXI века.