Деньги есть: что происходит с экономикой России и чем для неё важен Петербург

Михаил Михайлович, вы почти 20 лет управляли крупнейшими российскими банками. Какова сейчас роль банковской системы в промышленном развитии? Интересно ли банкам кредитование промышленных компаний? Или они готовы делать это только при условии государственных субсидий?

— Ответ проще, чем кажется. Есть популярная иллюзия, свойственная лицам, принимающим решения, что ключевую роль в инвестировании средств в основной капитал предприятий играют банки. Именно по этому банки получают упрёки, что они мало кредитуют промышленность. Но это представление абсолютно не соответствует действительности. Даже если взять все годы существования новой России, ровно две трети всех инвестиций в стране составляли собственные средства предприятий. Это либо прибыль, либо капитал организаций, либо средства собственников. Причём в некоторых отраслях — например, в розничной торговле — эта доля доходит и до 90%.

Насколько она велика в промышленности?

— В промышленности эта доля сильно отличается по отраслям, но в среднем варьируется от 65 до 70% в зависимости от года. Поскольку иногда происходят своеобразные всплески, связанные с началом крупных инфраструктурных проектов. Так или иначе, две трети инвестиций в промышленность — собственные средства компаний. 15–20% приходится на долю средств из федерального и региональных бюджетов. И если раньше это было лишь прямое бюджетное финансирование, то затем к нему добавились различные формы государственно–частного партнёрства, а также использование средств Фонда национального благосостояния. Сейчас, например, очень активно работает фабрика проектного финансирования ВЭБа. И лишь затем — даже не на втором, а на третьем месте, с долей 7–10%, — идёт банковское кредитование и получение инвестиций с помощью различных финансовых инструментов. Например, с помощью облигационных займов, которые активно используются предприятиями, когда уровень процентных ставок сравнительно низок. И, повторю, если мы будем сравнивать девяностые годы прошлого века и нынешние двадцатые, то пропорции не сильно изменились. Тогда была несколько большей роль бюджетов и несколько меньшей роль банков, но принципиально за прошедшее время ничего не изменилось. И в этой связи важно отметить, что финансовый результат российской экономики в 2023 году — то есть прибыль всех компаний всех секторов, включая и промышленность, минус убытки компаний всех секторов — составил, по данным Росстата, очень красивую цифру 33,3 трлн рублей. И это при совокупном ВВП страны 145–150 трлн рублей. Поэтому в 2024 году мы вновь увидим уверенный рост вложений в основные средства. Финансовые ресурсы у предприятий для наращивания инвестиций есть.

То есть даже если заминусовать прибыль банковской сферы 3,4 трлн рублей, всё равно получается серьёзная сумма 30 трлн рублей?

— А не надо минусовать банковскую сферу. Банки тоже являются крупными инвесторами. Они заменяют компьютерное оборудование и программное обеспечение в своих IT-системах, делают масштабные инвестиции в центры обработки данных. И, кстати, опять возникла дискуссия, что банки якобы слишком прибыльны. Но прибыль банковской отрасли по итогам прошлого года составила лишь 10% от прибыли всей экономики. Кому-то покажется, что это очень много. Но отмечу, что на протяжении 12 лет, с 2010 по 2022 год, были периоды, когда банки получали примерно 1/7 или 1/8 часть совокупной прибыли российской экономики. То есть достигали уровня 14–15%. Так что 10% по историческим российским меркам не столь большая доля банковской прибыли в общем финансовом результате.

Также важно отметить, что значимой ролью банков в нашей экономике является выполнение функции проводника государственных инвестиций или госсубсидий в те или иные важные отрасли. Тот же ВЭБ профинансировал проекты на триллионы рублей. А его фабрика проектного финансирования давно играет значимую роль в запуске важных инвестиционных проектов и позволяет предприятиям реализовывать их, несмотря на существенные скачки ключевой ставки ЦБ РФ.

Государство также использует банки как контролёров за скоростью и качеством реализации инвестиционных проектов. Да, банки своими деньгами и деньгами своих вкладчиков формируют не такую большую часть инвестиций, как хотелось бы. Но они очень активно участвуют в работе с капиталовложениями.

В прошлом году фактически в прямое управление ВТБ была передана Объединённая судостроительная корпорация. Это решение исключение из правил или как раз является проявлением системы, в рамках которой банки выступают в качестве контролёров? И ждать ли аналогичных событий — скажем, передачи в управление другому крупному госбанку авиапромышленности?

— Случай с ОСК не частый, но и не первый, когда банковский топ–менеджмент привлекают к управлению промышленными активами. Существует много примеров, когда банки были вынуждены управлять, например, различными distress–активами на своих балансах. И тратить много сил, времени и финансовых ресурсов, чтобы вывести их на траекторию уверенного развития. Эта практика продолжится. Потому что в нестандартных ситуациях будет востребован накопленный банками опыт приведения таких промышленных активов в порядок и вывода их на высокую рентабельность. Банки и крупные консалтинговые компании всегда были своеобразным резервом управленческих кадров и для промышленности, и для сельского хозяйства. Причём это касалось не только позиций финансовых директоров, но и позиций первых лиц компаний. Это естественно. Поскольку финансовая сфера наряду со сферой IT — в силу высокого уровня оплаты труда, высокой конкурентности и популярности среди молодёжи — десятилетиями привлекала самую талантливую часть управленцев. Кроме того, в России благодаря целому ряду причин технологии и практики корпоративного управления именно в банковской сфере соответствовали самым взыскательным мировым стандартам. Поэтому логично, что топ-менеджеры из банковской сферы крайне востребованы в других отраслях экономики, в том числе в промышленности.

В конце концов, ведь именно наша банковская отрасль создала лучший финтех в мире.

— Может, и не лучший, но конкурентоспособный на мировом рынке. Один из лучших, скажем так. В чём неоднократно убеждались наши клиенты, попадая в европейские (и не только) страны и сравнивая уровень сервиса и качество тех же розничных банковских продуктов.

В последние годы серьёзно вырос сектор государственных компаний и государственных банков. И всё чаще возникают вопросы к эффективности управления этими структурами, в том числе на уровне среднего менеджмента. Имеет ли смысл сделать процессы назначения более прозрачными — ну, скажем, по аналогии с системой госзакупок?

— В эффективность общественного контроля за менеджментом крупных и средних компаний не верю. Особенно в сегодняшней ситуации. Огромное число госкомпаний и госбанков находятся под санкциями. Поэтому информация о том, кто какие позиции и где занимает, не выносится в публичную плоскость. Я бы отметил иную проблему в связи с нынешней практикой корпоративного управления. Многие собственники ещё до введения против них или их компаний санкций ушли с ключевых позиций в советах директоров, с позиций генеральных директоров. При этом зачастую от бизнеса и управления им они не отходят. В результате образуется разрыв между формальной корпоративной структурой и реальными механизмами принятия решений в корпорациях. Когда это небольшая компания — например, семейный бизнес, — ещё нормально. Для крупной компании такой разрыв — большая проблема. Она, быть может, сразу и не проявляется, но неизбежно ведёт к ухудшению качества управления. В критических ситуациях, когда необходимо принять быстрое решение и нести за него ответственность, топ-менеджер не будет действовать оптимально, если все бизнес-решения принимает не он, а кто-то другой. Да и те же советы директоров во многих компаниях уже превратились в чисто номинальные органы. В этом плане с точки зрения практик корпоративного управления мы оказались отброшенными на несколько лет назад. Будем надеяться, это не продлится долго.

В последние годы мы больше сфокусированы на своих проблемах, но есть они и у других, например у одного из мировых экономических лидеров — США. Кроме стремительного роста госдолга в США начала расти инфляция. Не грозит ли США сползание на инфляционную спираль, что серьёзно ударит и по мировой экономике?

— На мой взгляд, угрозы выхода США на инфляционную спираль нет. Но инфляция там действительно показала серьёзный скачок. По итогам марта она достигла 3,5%, тогда как целевым показателем инфляции для ФРС США является уровень 2%. Но главное, что экономика США демонстрирует все признаки перегретости: очень высокий уровень создания новых рабочих мест, высокий внутренний спрос и очень низкую по американским стандартам безработицу. Никакого снижения на 1,5 п. п. учётной ставки ФРС, чего многие экономисты ждали в этом году, не произойдёт. В лучшем случае снижение будет на 0,5 п. п., а может быть, его до конца года и вовсе не будет. Поэтому угрозы инфляционной спирали нет, но есть угроза того, что относительно высокие ставки в США — надолго. А значит, многие корпорации будут вынуждены рефинансировать свои кредитные обязательства трёх– и пятилетней давности по принципиально иным процентным ставкам. Это будет тяжёлым ударом для целого ряда секторов. С другой стороны, сохранение учётной ставки на существующем уровне приведёт к тому, что деньги инвесторов, которые могли бы пойти в Европу, Японию, отчасти в развивающиеся страны, туда не пойдут. Зачем, если можно вложить их в US Treasuries, получать свои 5% годовых и ни о чём не думать? Тот же МВФ даёт прогноз роста американской экономики 2,5 % в 2024 году. Тогда как ожидается, что европейский уровень роста будет около 1% или даже 0,8%, а экономический рост в Японии — 1%. Таким образом, рост американской экономики сейчас в 2 раза выше, чем в странах G7. И не надо забывать, что этот опережающий рост держится за счёт сохраняющегося огромного бюджетного дефицита США, который доходит до 7% от ВВП. Все понимают, что эта система крайне неустойчива, поскольку продолжает стремительно расти государственный долг. Его всё сложнее обслуживать, и расходы на выплаты по долговым обязательствам США будут занимать всё большую долю в бюджете. Но это уже проблемы следующих поколений, следующего президента США. А нынешний президент и нынешняя правящая партия хотят выиграть выборы, поэтому думают исключительно о текущих расходах, большой бюджетный дефицит их не особо волнует.

А что происходит с инфляцией в России? Насколько вероятен пессимистичный сценарий, что она разгонится настолько, что ЦБ опять придётся идти на крайние меры и поднимать ключевую ставку на уровень 20% годовых?

— В середине апреля у участников российского рынка произошло изменение парадигмы текущего года. До этого ключевые игроки, в том числе и крупнейшие банки, были уверены, что ЦБ удастся за счёт ставки 16% годовых быстро сбить инфляцию, что уже с июля Банк России начнёт методично двигать ставку вниз, снизив её к концу года до 10%. Инфляция тем не менее не снижается. В годовом исчислении она остаётся на уровне 7,4–7,5 % годовых. И причины этого ясны. Во-первых, это сильное бюджетное стимулирование. У нас, конечно, не такой дефицит, как в США, но вполне приличные 2% ВВП дефицита в прошлом году имелись. В декабре прошлого года этот дефицит был профинансирован чисто инфляционно, из средств ФНБ. И мы понимаем, что бюджетные деньги продолжают активно поступать в экономику. Во-вторых, курс рубля ослаб больше, чем это закладывалось в прогнозах правительства и ЦБ РФ. Ослабление курса через определённое время также влияет на инфляцию, поскольку вырастают цены импорта. Остаётся высоким и внутренний спрос — не только со стороны людей, но и со стороны предприятий. Спрос, который наша промышленность за столь короткий срок не способна удовлетворить. С импортом тоже возникают определённые проблемы. В результате товары поступают на российский рынок с запозданием или не в полном объёме, что неизбежно влияет на цены. Инфляция, конечно, снизится. И это не потребует нового повышения ключевой ставки, которая и так находится на высоких уровнях. Однако придётся гораздо дольше удерживать ставку на значениях начала года и снижать её гораздо медленнее, чем рассчитывало профессиональное сообщество осенью 2023 года.

И какие факторы будут влиять на скорость снижения инфляции в России?

— Главными по степени влияния являются два фактора. Первый — насколько ЦБ РФ и правительству удастся сократить количество и объёмы субсидируемых льготных программ — от ипотеки до поддержки конкретных отраслей. Финансовые вливания в рамках этих программ серьёзно искажают ситуацию на рынке, ослабляют влияние повышенной ключевой ставки и не позволяют этому механизму быстро охладить кредитование и спрос в определённых отраслях. Второй фактор — бюджетный дефицит и то, как именно он будет восполняться.

В апреле Институт ВЭБа опубликовал развёрнутый прогноз развития экономики страны. Он предсказал рост ВВП в этом году на 2,1%, инвестиций — на 2,9%, а реально располагаемых доходов — на 4,9%. Вы придерживаетесь такой же точки зрения?

— Я в целом согласен с этим прогнозом. Думаю, рост ВВП в этом году достигнет 3%. Хотя, например, Международный валютный фонд, который весьма консервативен в своих оценках и обычно гораздо консервативнее ведущих российских экономистов, прогнозирует рост ВВП России в этом году 3,2%. Это говорит о том, что мы, возможно, недостаточно оптимистичны во взгляде на российскую экономику. Очень близка моя оценка и к прогнозу ВЭБа по инфляции. Уровень 5,5–6 % к концу года мы всё-таки увидим, если не возникнет совсем уж большого бюджетного дефицита. А вот прогноз по инвестициям, на мой взгляд, занижен. Думаю, инвестиции вырастут больше, чем предполагает ВЭБ. Но опять-таки коллеги правы, что в этом году мы увидим заметный — на уровне 5% — рост реально располагаемых доходов. Прежде всего он произойдёт за счёт семей с детьми, получающих пособия, бюджетников, а также работающих слоёв населения. Потому что в 2024 году не только будет проводиться очень активная социальная политика за счёт средств бюджета, но и собственники предприятий начнут платить больше своим сотрудникам.

Как смотрится сейчас Петербург с экономической и инвестиционной точек зрения? Изначально город развивался как порт и крупный транспортный узел, ориентированный на Европу. Какую экономическую нишу ему придётся осваивать сейчас?

— Бюджет Санкт–Петербурга в 2023 году очень неплохо выглядит по росту как расходов, так и доходов. Да, Петербург — это крупнейший логистический и транспортный узел, через который годами осуществлялся внушительный товарооборот между Китаем, Японией, Азией и Европой. Сейчас мы оказались отрезаны от Европы. И Петербург разом утратил свою прежнюю роль. Причём не только с логистической, но и с туристической точки зрения. Поскольку до пандемии, если говорить о туризме, даже в целом по стране на втором месте после туристов из Китая шли граждане Германии. Что уж говорить о Санкт-Петербурге. Очевидно, что немцы, финны, шведы в среднесрочной перспективе выпали из числа гостей Северной столицы. Что касается китайцев, то они вновь поехали по миру, но этот процесс начался только год назад и пока даже в Гонконг из материкового Китая приезжает в 3,5 раза меньше туристов, чем до ковида.

Кроме того, в Петербург, как и раньше, будут прибывать организованные туристические группы китайцев. А они в основном платят организаторам тура на территории материкового Китая. Во время самой поездки их расходы минимальны. Могут быть некоторые надежды на Ближний Восток. Но понятно, что зарубежный туристический поток не восстановится в ближайшие 5 лет. А вот с логистикой не всё так однозначно.

До 2022 года порт Санкт-Петербурга обрабатывал примерно 2 млн стандартных 40-футовых контейнеров в год. Осенью 2022-го в годовом исчислении этот показатель снизился до 500 тыс. контейнеров. То есть объём поставок в одну и в другую сторону сократился в 4 раза. Но в начале 2024 года он вышел на уровень 1 млн. Да, это в 2 раза хуже, чем было до 2022-го, но в 2 раза лучше минимума осени 2022-го. Например, Владивосток, с учётом Находки, вырос за это же время по количеству принятых контейнеров в 2,5 раза.

Вывод в том, что какие–то грузы абсолютно потеряны для транзита через Санкт-Петербург: те же пиломатериалы или продукция предприятий металлургии. Но зерно, другая сельхозпродукция, минеральные удобрения, уголь, различные насыпные грузы — всё это идёт и будет идти через питерский порт. С учётом сложностей в Азово-Черноморском бассейне и ограничений логистики через Прибалтику, коснувшихся белорусских производителей, и Санкт-Петербург, и Ленинградская область продолжат наращивать объёмы транзита грузов. Импорт в прежних масштабах, конечно, не восстановится. Но всё-таки определённый потенциал для продолжения роста есть.

Выходит, Петербургу придётся превращаться в промышленный центр?

— Не только в промышленный. Петербургу необходимо и дальше подтверждать своё значение как культурного и туристического центра России, ориентированного не на внешнего, а на внутреннего потребителя. Согласитесь, далеко не все жители нашей страны хоть раз были в Питере. А многие хотят и второй, и третий, и четвёртый раз сюда приехать. Поэтому тут надо говорить не только о промышленности, но и о сфере услуг. Петербург также стал местом расположения штаб-квартир "Газпрома", "Газпром-нефти", других крупных корпораций. Поэтому город должен развиваться и как логистический, и как промышленный, и как туристический центр с сильной сферой сервисных услуг. Замена иностранного капитала отечественным, безусловно, затронет Петербург, приведёт к развитию здесь и ретейла, и телекоммуникаций, и финансового сектора, и ресторанного бизнеса.

Безусловно, Питеру надо сейчас активно искать своё место в каждом из секторов. Не только в промышленности, но и в потребительском секторе.