Леонид Ноткин много лет занимался самым обычным бизнесом: продавал товары для дома и открывал рестораны. А потом взял и построил вместе с партнерами первый в России специализированный пансионат для пожилых людей. И теперь хочет превратить его в настоящий бизнес.
Просто аккуратная коробка, которую можно принять и за гостиницу, и за больницу, и за школу–интернат. Это и есть пансионат «Курортный». Вокруг асфальтовая дорога и забор с КПП — в Песочном дома стоят ровными рядами, плотно прилегая друг к другу. Чтобы добраться сюда, нужно ехать по дороге из Парголово в Сертолово и примерно на полпути свернуть налево.
На входе нет порога — я от удивления топчусь там с минуту, в широкие дверные проемы можно въехать на коляске, вдоль стен — поручни, они для тех, кто ходит сам. «По сути, это гостиничное здание. Только еще уход, нянечки, сиделки, а в остальном тот же широкий коридор и комнаты по бокам. И окупится как гостиница через 7–8 лет», — рассчитывает Леонид Ноткин, основной инвестор проекта. «Курортный» он по строил в партнерстве с предпринимателем Даниилом Махлиным, которому принадлежит 18% ООО «Забота и опека» — компании, владеющей пансионатом. Еще 10% досталось благотворительному центру «Хэсэд Авраам» — за идею и управление. А обошелся им пансионат в 500 млн рублей.
Начало
«История длинная и запутанная, — говорит Ноткин. Сначала он заметно осторожничает, но потом увлекается и начинает размашисто жестикулировать. — Началась история с идеи, что можно построить дом престарелых на благотворительные средства. Эта мысль родилась в благотворительном центре «Хэсэд Авраам» у Леонида Колтона. Он сгруппировал человек десять предпринимателей, в эту группу наивных попал и я. Мы начали думать, где такое заведение должно находиться и как найти земельный участок. Но в какой–то момент поняли, что собрать такое количество благотворительных денег под эту идею невозможно. К тому времени я в Израиле и в Европе посмотрел настоящие дома престарелых, другие участники тоже поездили посмотреть на зарубежный опыт. Все вдруг поняли, что это нужно и что в России ничего похожего нет. Я вам быстро рассказываю, но на самом деле все шло очень медленно, все эти трансформации благотворительной истории в коммерческую. Параллельно проекты рисовали, землю получали у города. Все это длилось–длилось–длилось — и вдруг в один прекрасный день я понял, что рядом со мной только Колтон. А у «Хэсэда» уже есть участок, и он подписал инвестдоговор с городом, и если мы не начнем строить, то благотворительная организация окажется под штрафами. На дворе 2014 год. Кризис, санкции, разговоры о скором крахе. Мои образованные и продвинутые друзья, когда я с ними советовался, заходить ли в проект, рисовали полный апокалипсис в перспективе 2–3 лет. Взаимоотношения между теми, кто начинал, никак не были оформлены. Просто говорили: «Да, мы участвуем». У меня с большинством из этих людей до сих пор хорошие отношения, очень достойные люди. Просто у кого–то изменились инвестиционные приоритеты, у кого-то деньги свободные исчезли, кто–то уехал в Америку. В общем, оказался я один на один с романтическим Колтоном и с земельным участком, за который надо платить аренду, пока не построишь обещанное. Решил: раз так, значит, буду строить сам».
На старте, в 2011 году, инвесторы шутили, что через 30–40 лет в этом же пансионате и встретятся. На самом деле никаких особых причин нет, и все были вроде не против, просто не хватало организации, и постепенно разбрелись: «Мы не устроили скандала — нам вождя недоставало», — цитирует Высоцкого владелец кондитерской фабрики Grondard Аркадий Пекаревский, который был в числе потенциальных инвесторов. Почти то же самое говорит Борис Белоцерковский, владелец холдинга Uvenco: «Ничего не случилось, просто я был потенциальным инвестором, а реальным не стал». Леонид Ноткин, подумав, называет «Курортный» своим основным на настоящий момент бизнесом. Но есть и другие. Например, два ресторана «Шаляпин», бар «Арка» и кейтеринговая компания, которая выиграла тендер на обслуживание VIP–гостей стадиона на Крестовском. «Там дело было больше в опыте организации выездных мероприятий, мы придумали, как красиво все это в VIP–ложах сервировать, — поясняет предприниматель. — К тому же нас уже знали: мы работали на Петровском». Недавно у Ноткина на ул. Рубинштейна открылся еще один бар — Orthodox.
А вообще российская бизнес–биография Леонида Ноткина началась в 1995 году, до этого он 5 лет прожил в Израиле. Вернувшись в Петербург, он начал импортировать из европейских стран отделочные материалы и поначалу сам развозил товар по строительным магазинам. Сейчас в числе его активов по–прежнему есть компания по оптовой торговле товарами для дома, производство деревянных конструкций и коммерческая недвижимость, которую он сдает в аренду.
Для тех, кому за…
В «Курортном» все новое, аккуратное и минималистичное, как в магазине IKEA. На стенах висят пейзажи, натюрморты и горшки с цветами, как на встроенной заставке в компьютере. В столовой сидят несколько десятков старичков и старушек, которые мало внимания обращают на женщину, читающую им лекцию. «У нас есть еда на столе, мы одеты, обуты, вокруг цветы, чисто и тепло — разве это не счастье», — говорит она громким и звонким голосом. Ее слушатели в основном смотрят в одну точку, кто-то разговаривает между собой, кто–то ест. Большинство действительно очень пожилые, многие в инвалидных креслах, остальные ходят медленно и с трудом. Средний возраст постояльцев «Курортного» — 82 года.
Меня по пансионату водят Леонид Колтон и замдиректора по социальному предпринимательству «Хэсэд Авраама» Сергей Захаров. Сергей просит разрешения зайти в гости в комнату жительнице пансионата Алене Ивановне (имя изменено. — Ред.). Таких, как она, здесь ласково называют «гэчепэницами», хоть это формально и не так. Алене Ивановне, как и большей части обитателей «Курортного», часть стоимости проживания компенсирует государство по федеральному закону №442 «Об основах социального обслуживания». Закон вступил в силу в 2015 году, по нему государство может купить услугу — проживание пожилого человека, нуждающегося в ежедневной помощи, в стационаре — у частной компании.
Оплата происходит по тарифам, которые рассчитывают правительства регионов. Как рассказали в СГЦ «Опека», тарифы зависят от количества оказанных услуг. То есть за тяжелых больных государство платит больше, а за пенсионеров, которые могут сами себя обслужить, меньше. В итоге в Петербурге бюджет компенсирует примерно 50 тыс. рублей в месяц (остальное могут доплатить родственники или сам получатель услуг за счет пенсии). Сумма больше, чем во многих других российских регионах. Поэтому здешние жители в основном не родители состоятельных детей, а обычные пенсионеры, хотя, конечно, благополучные.
Алена Ивановна охотно приглашает нас в комнату, начинает выдвигать ящики комодов и быстро громко рассказывать, что у нее где лежит — «тут вот мои продукты», «тут мое белье», «это фотографии, это я молодая с дочкой, до войны». Сергей в это время шепотом рассказывает, что все в комнате специальное, в санузле — поручни, душ без порогов. Моих вопросов Алена Ивановна не слышит, но не хочет, чтобы мы уходили, поэтому пауз в своем довольно сумбурном и сбивчивом рассказе не делает. «Вы, когда общаетесь с подопечными, имейте в виду, что многое из того, что они говорят, не совсем относится к реальности, — говорит мне Леонид Колтон, когда мы выходим в коридор. — Вот сейчас вы видели, бабушка со мной разговаривала, она не помнит, кто я такой, хотя мы давно знакомы. Но спросила, не корреспондент ли я, то есть что–то слышала, но в голове перемешалось», — объясняет Колтон. Он добавляет, что не менее, чем деменция, распространена старческая депрессия и эти два заболевания часто путают. Мы пару минут молча ждем, пока мимо тихо–тихо проходит старушка. Потом продолжаем разговор, к которому присоединяется уже Леонид Ноткин.
«Как вы сами себя чувствуете в пансионате, вам не страшно?» — спрашиваю у него. Он отвечает, что приезжает для того, чтобы проблемы решать, а не просто гулять по коридорам. «Но если нет никаких ЧП, то я прекрасно себя чувствую. Когда по–человечески все сделано, старость и немощь не кажутся страшными. Например, привезли старичка нам, совсем тяжелого, опытная медсестра сказала: от недели до двух поживет, и его не станет. Он был весь в пролежнях, говорить не мог, из больницы перевезли, по 442–му закону. Он у нас одним из первых был и вот уже несколько месяцев живет. Разговаривает, пролежни вылечили, даже пытается погладить сиделку незаметно. Это называется повысить качество жизни. Что может быть приятнее мысли, что это ты создал условия для такого дела? — рассуждает Леонид Ноткин. — Решив пойти в этот проект и инвестируя деньги, я, естественно, рассчитываю в какие–то экономически обоснованные сроки вернуть инвестиции. Я не был готов просто потратить «на хорошее дело» столь значительную сумму. Пансионат открылся в декабре 2016 года, и пока мы ровно по графику движемся, который нарисовали себе в бизнес–плане». Сейчас в пансионате около 80 жителей (всего 186 мест). То есть занятость — чуть более 40%, чтобы выйти на операционную окупаемость, нужно 65%.
Предприниматель рассказывает, что неприятие самой темы старости ему лично очень понятно. Люди не хотят не только инвестировать в дома престарелых, но и думать о том, что будет когда–нибудь. Еще относительно недавно даже сотрудники социальных служб избегали разговоров о деменции, использовали заниженные цифры нуждающихся в стационарной социальной помощи, на это жалуются многие участники рынка. «Никто не хочет думать о неприятном. Но, когда проблема касается кого–то лично, у людей меняется психология. Лично меня эта проблема не коснулась. Моя мама умерла от онкологии в 63 года. Отцу 86, и он живет в Израиле, находясь в отличной интеллектуальной и физической форме (Ноткин плюет 3 раза через плечо и стучит костяшкой пальца по голове). Но я прекрасно знаю, что проблема существует во всем мире и постоянно обостряется в связи со старением населения. И я видел, как подобные вещи решаются в Израиле и Европе. Захотелось попытаться через бизнес привнести цивилизацию в ту область, в которой ее пока не было в России».
Леонид Колтон шутливо объясняет кому–то по телефону, что денег врачу приносить не надо: «Даже если уж очень хочется — не надо». В пансионате существует специально написанный для сотрудников этический кодекс. «Он и начался с того, что мы поняли, что надо где–то написать: «Деньги брать нельзя», — говорит Леонид Колтон. — Это такой образ с советских времен: санитарка в больнице что–то делает, ну и «берет». У нас такого нет». Колтон на вопрос, не страшно ли ему представлять себя на месте постояльцев, отвечает вопросом: «А какая альтернатива — умереть молодым?»
Палки и колеса
Объем Северо–Западного рынка пансионатов для пожилых людей участники оценивают в 1,25 млрд рублей. Около 0,9 млрд рублей в год — объем рынка патронажных служб, то есть надомных сиделок. По данным ХК «КИТ Финанс», в регионе работают 64 оператора — компании, которые управляют домами для пожилых, но к «качественному предложению» в компании относят только треть рынка. Среди его игроков — сети «Опека», «Времена года», «Многая лета», «Колибри» и др.
«Некачественное» предложение — это гериатрические центры, открытые в квартирах, но даже «качественное» — это арендованные здания, которые изначально не проектировались для колясочников, и некоторые их недостатки исправить невозможно. Это особенности, которые обычному человеку трудно заметить: ступеньки, узкие коридоры, «мокрые зоны» — санузлы — не там, где нужно. На Западе основные инвесторы в пансионаты для пожилых людей, построенные с нуля, — крупные пенсионные фонды. И в России такие инициативы есть: НПФ «Благосостояние», НПФ «Сафмар» и др. просчитывают рынок, выпускают исследования, заявляют о намерениях. Но пока слишком много палок в колесах; кроме «Курортного» пока ничего так и не построили. Например, в «Благосостоянии» поясняют, что бюджеты регионов формируются на 1–3 года, целевые программы — на 5–6 лет, а фондам, чтобы вложить деньги, нужны гарантии — на 10–15 лет. Есть у участников рынка и претензии к формированию тарифов по 442–ФЗ: в некоторых регионах работать оказывается невыгодно.
В переводе со шведского
«Хэсэд Авраам» — не пенсионный фонд, а благотворительный центр, который в Петербурге развивает несколько проектов, в том числе Еврейский общинный дом на Разночинной ул., производство пандусов фонда «Надежда» и др. «Хэсэд» в переводе с иврита — «милосердие» или «дом милосердия». «Хэсэдов» много по всему миру, их поддерживает международная благотворительная организация «Джойнт». И «Хэсэд Авраам» был основан в 1993 году при ее поддержке. Сам «Джойнт» работает с 1914 года в 70 странах.
Многие до сих пор не верят, что «Курортный» действительно построили частные петербургские инвесторы без каких–либо денег «сверху». На мой вопрос, правда ли «Джойнт» не помог, Колтон ответил: «Ну вы же знаете историю, хотели сделать благотворительный проект — но вышел только коммерческий».
«Мы начали строить в начале 2014 года, — вспоминает Ноткин. — Перед этим выяснилось, что на часть нашего участка претендует некто Алиев. Физическое лицо, житель соседнего садоводства. Много крови нам попортил. Очень забавный человек. Оказалось, его баня почему–то на нашем участке. Начались суды, мы не строили, потому что не понимали, как расположить здание: надо будет Алиеву отрезать этот кусок или не надо. Ну вот две инстанции подтвердили, что Алиев должен убрать свою баню, город перевыпустил постановления, разрешающие нам строить, и только тогда начали. Если увижу, что бизнес–модель работает, то буду строить следующий пансионат. Причем с удовольствием. Да, мы пошли вроде как неблагодарным путем формирования рынка. Но оказалось, что все не так плохо, ведь тот самый изумительный 442–й закон о закупке соцуслуг на частном рынке появился уже в процессе строительства. Видимо, какие–то умные люди из Госдумы переписали основные положения из шведского или датского закона, где все это давно работает и отлажено. Ну и молодцы».
Я спрашиваю: «Если бы вы объясняли, зачем заниматься таким низкорентабельным делом, предпринимателю, который думает, куда вложить деньги, что бы вы сказали? Почему не вложиться туда, где доходность выше?» На это Ноткин после паузы отвечает: «А где она сейчас выше, эта ваша доходность? Может, и есть где–то, но я не знаю бизнесов с более привлекательной отдачей. Более того, когда тебе переваливает за 50, есть где жить и чем заплатить за образование детей, хочется подумать о чем–то еще, кроме сказочных по срокам и объемам прибылей».
