Статьи по тегу «Театральная критика»

Петербургские театры уже вовсю продают билеты на новогодние представления. Началась и традиционная ежегодная дискуссия об их доступности. В родительских чатах бурно обсуждается, что сводить куда–то ребёнка накануне Нового года или в дни каникул почти невозможно.

Сначала вы попадаете в сумрачный пустой холл со сводчатыми потолками, где в тусклом старинном зеркале в деревянной раме с резными скульптурами притаились тени легендарного прошлого Дома радио на Итальянской. Когда–то здесь был центр городского радиовещания, кипела общественная и культурная жизнь.

Взрослый спектакль в детском театре сегодня дело привычное. Но не для Кукольного театра сказки у Московских ворот.

Есть в нашем городе театры, расположенные вне привычных театральных маршрутов. Часто эти театры ведут кочевую жизнь и арендуют площадки в разных районах города.

Над городом сгущаются эпидемические тучи, волны разноречивых запретов накрывают весь, так сказать, культмассовый сектор. В таких условиях звать на большие спектакли с концертами едва ли не грешно. Первый карантин мы, меломаны и театралы, пережили не только в онлайне разнообразного качества, но и с помощью летучих постановок и полуподпольных концертов, артистических экскурсий и телефонных спектаклей. Пора тряхнуть не забытой ещё стариной, слушать сарафанное радио и присоединяться к таким микропредприятиям, перед которыми проблема социального дистанцирования и допустимого количества зрителей просто не стоит.

Театры продолжают спешно отдавать долги, накопившиеся за карантин. "Утиная охота" Романа Кочержевского наконец вышла в люди в Театре им. Ленсовета, и теперь зрители с полным основанием могут задаваться вопросом — зачем? Ученик, второй режиссёр и ассистент Юрия Бутусова, отличный разносторонний актёр Роман Кочержевский во второй самостоятельной работе в родном театре снова посягнул на святое. Сначала это были ни много ни мало гоголевские "Мёртвые души", теперь — советская классика, прочно въевшаяся в культурную память роль Олега Даля в фильме "Отпуск в сентябре", материя, казалось бы, вовсе не подвластная режиссёру 1987 года рождения.

Как же трудно начинается театральный сезон. Бесчисленные петербургские премьеры, так и не показанные весной и летом, выстроились в очередь. Её пропускная способность зависит от самых иррациональных причин — эпидемии, распоряжений городских властей и Роспотребнадзора. Вроде бы с 12 сентября показывать обновки зрителям уже можно. Но верстать и переверстывать репертуарные афиши раз в неделю, мягко говоря, сложно. Вот и в театре "Зазеркалье" пока не говорят, когда широкая публика увидит долгожданного "Отелло". Может, и на днях. А пока хоть предупредим, на что тут стоит смотреть.

Времена всеобщей самоизоляции — не помеха для театральных премьер. По крайней мере для Бориса Павловича и команды спектакля "Алло". В пику тотальной виртуализации, авторы постановки обратились к главному гаджету ламповой эпохи. "Алло" — это телефонный разговор с актрисой, в котором вы участвуете почти на равных. Ключевое слово, впрочем, "почти".

Режиссер как будто все знал. Постановка Теодороса Терзопулоса по пьесе Хайнера Мюллера 1970 года идеально вписалась в новый дивный мир онлайн–трансляций и вынужденной социофобии. Александринский театр , начавший эру онлайн–премьер с "Маузера", попал в десятку не целясь. Этот спектакль не просто допускает, но чуть ли не требует драматически пустого зрительного зала, лишенного уютного светского гула. Через зияющее безлюдье партера растянут крест: Судья и хор обвиняемых на сцене, Инструктор и второй хор в оркестровой яме, Жертва и его хор в амфитеатре, поперечной перекладиной служат ряды пустых ботинок, словно прямиком из будапештского мемориала жертвам холокоста. В рифму — вертикальный крест из пыльных плащей через весь задник сцены. Пристальный, прямо–таки осязаемый коллективный взгляд отсутствующего зрителя — невидимого, но видящего самые крупные планы, — что твой взгляд истории / судьбы / высшего судии, нужное подчеркнуть.

Спектакль солиста Мариинского театра Юрия Смекалова "Три товарища?" — заметим, уже второй его опус на драматической сцене "Приюта комедианта" — затевался, несомненно, как кассовый хит. Ну как же, автор — обожаемый петербургскими балетоманами танцовщик и хореограф, равно популярный у любителей Бориса Эйфмана и бравурной Мариинско–Михайловской классики. Соавтор и драматург (впервые в собственной биографии) — Александр Цыпкин, модный светский персонаж, пиарщик и соцсетевой писатель, чьи юмористические рассказы читают на сценах всей России Константин Хабенский, Ингеборга Дапкунайте и Анна Михалкова. В ролях — не только "товарищи по несчастью" Александр Челидзе (известный контемпорари–хореограф и танцовщик, занятый и в прежних сценических опусах Смекалова) и Виталий Куликов (выпускник Вагановской академии, перековавшийся в успешного драматического артиста Театра Ленсовета), но и молодые актеры, хорошо засветившиеся в новейшем российском кино, — Иван Батарев и Антон Гуляев. Плюс солистки Большого и Михайловского театров (Виктория Литвинова и Сабина Яппарова) в одной и той же почти закадровой роли Золушки наоборот — self–made woman, победившей балетную энтропию и, как выясняется по ходу пьесы, ставшей путеводной звездой для всех "товарищей".

Осовремененный Шекспир — не ноу–хау. 24–летний Ромео и 13–летняя Джульетта так и просятся из глубины веков на страницы желтой прессы, из горнего мира высокой поэзии в криминальную хронику. Режиссер Александр Морфов, сотрудничать с которым ТЮЗ им. Брянцева мечтал 10 лет, пошел по хорошо протоптанной дорожке и сделал черную комедию, "созвучную современной молодежи" (цитирую). И та радостно хохотала на премьере в ответ — до поры до времени. Узнать, чем дело кончилось, не довелось сразу нескольким организованным классам: учителя и комендантский час заставили их косяками покидать зрительный зал ближе к одиннадцати, а бедные влюбленные окончательно застрелились (аккуратно накрывшись черным полиэтиленом, чтоб не брызгало) только через полчаса.

Конец января и первая половина февраля в БДТ им. Товстоногова ознаменовались нашествием москвичей. Впрочем, Анатолий Васильев, режиссер культового спектакля "Взрослая дочь молодого человека", давно уже живет не в Москве, а за границей. Тем более ценно, что он согласился провести на берегах Фонтанки фестиваль собственного имени. И лично привез на него свою последнюю (он неоднократно подчеркивал, что больше ставить ничего не собирается, оставляя сцену молодым) работу — "Старик и море".

Показы новейшего опуса театра post в петербургской галерее Anna Nova совпали с замечательной новостью: его основатель Дмитрий Волкострелов стал худруком Московского государственного центра им. Мейерхольда. Случайная аберрация жизни и судьбы независимого режиссера? Полезная мутация в российской театральной эволюции? Сколько бы ни задаваться этими околонаучными вопросами на волне спектакля "Случайность", за жизнь и судьбу самого театра post — принципиально неподвластного госструктурам и внешнему контролю — волноваться, кажется, не следует. Он в хороших руках.

Фундамент этого спектакля — крыша сценографа Эмиля Капелюша. Стропила–крылья ведут себя как живые, взмахивают, уносятся под колосники, съезжаются к самому полу, нависают над сценой плоскими горизонталями, угрожающе или успокаивающе скрипят под саундтрек Анатолия Гонье, отбивают ритм мизансцен. Эта крыша все норовит улететь. Как и старый дом, в котором даже газа нет, печку топят дровами, а на пол нельзя стряхивать крошки из–за мышей. Как и его обитатели — умирает веселая бабушка, уходит депрессивная мама–художник (прозрачная недоговоренность), остаются дети, 8–летняя Гуль и 13–летний Павел.

Научно–антропологическая, исчерпывающая, даже избыточная достоверность бедного позднесоветского быта — вот что поражает зрителя при входе в новое пространство театра "Суббота" (бывшие подсобные помещения, бывшая коммуналка, бывшие офисы–однодневки) и комнату, в которой — и, кажется, ради которой — сочинялся спектакль "Лёха". Именно эти обшарпанные обои и такой ковер на стене, почему–то полузаставленный сервантом с безжалостно тяжелым и вечно пыльным чешским хрусталем. Именно такая, поколениями жильцов засиженная до бесцветности дорожка на скрипучем неудобном кресле у дискового телефона. Такой вот проигрыватель и — о да! — именно эти пластинки с "Синим туманом" Вячеслава Добрынина, начиная с 1988 года оравшие из каждого панельного окна по праздникам и без.

Уж не знаю, как в Италии и Франции, а в русской версии "Ночной писатель" бельгийского режиссера, хореографа, драматурга, художника, скульптора и любимца Эрмитажа — это практически комедия. Смеются тут громко и часто, причем вместе с самим автором "Ночных дневников", не пропустившим (кажется) ни одного, даже дополнительного показа в Фанерном театре БДТ . Моноспектакль, поставленный Яном Фабром на двух артистов весьма различных амплуа и интересов — Андрея Феськова и Александра Молочникова, — явно звучит у каждого по–своему. Но тонкого сарказма, судя по отзывам восхищенных зрителей, хватает у обоих.

Уж не знаю, почему постоянные сотрудники Большого театра кукол — режиссер Иван Пачин, продюсер Наталия Сергеевская, главный художник Марина Завьялова, драматург Клава Ильина и небольшой, но ладный отряд артистов — выделились из материнской структуры в независимый Театральный проект 27. Наверняка тому есть очевидные и невероятные причины: может, так легче выпускать спектакль в сгущенной обстановке продолжающегося следствия по делу (сомнительному, мягко говоря) директора БТК Александра Калинина. Или удобнее прокатывать постановку, прямо–таки заточенную на то, чтобы стать гастролером–блокбастером. Адресат — самый проблематичный для всех детских театров страны — подростки. Тема — как нельзя более актуальная для этих самых тинейджеров: биография Стива Джобса. Подача — исключительно доступная. Реквизит и декорации — замечательно мобильные.

Любит БДТ растягивать удовольствие. Еще весной в честь собственного 100–летия он втиснул в свои парадные интерьеры так называемый Фанерный театр: черно–красно–деревянный гимн конструктивистской архитектуре с аллюзиями на зиккурат, Каабу и башню Татлина, памятниками, похожими на скелеты в шкафах, и галереей ироничных мраморных (мрамор настоящий) мемориальных досок в честь блестящих художников–сценографов прошлого — от Александра Бенуа до Натана Альтмана. Блестящий сценограф настоящего Александр Шишкин–Хокусай запроектировал даже сцену, которая, как нос Пиноккио, нагло торчит над зрительным залом, а сама вмещает лишь 30 избранных.

Проще всего аттестовать новый балет Владимира Варнавы "Дафнис и Хлоя" на музыку Равеля (всю–превсю, без купюр и с хором, а не просто на одну–две оркестровые сюиты из знаменитой партитуры) как анекдот об одном офисном корпоративе. За юмористическим нарративом кроется вторая история — об освобождении тела, прежде всего тел мариинских танцовщиков от пут классической балетной школы. За нею третья: о поиске собственного языка наивостребованнейшим хореографом (который где и что только не ставит, от мариинских же "Ярославны" и "Петрушки" до антрепризной драмы–оперы–балета "Кармен", которую увидим на фестивале "Дягилев. P. S." 28 ноября, или соло на контемпорари–фесте "Формы танца" 14 декабря — и это только из ближайшего). Третья тема оказалась наиболее драматичной. Так что начнем с забавного.

Конкуренция в нынешнем сезоне такова, что даже самым далеким от театрального мейнстрима предприятиям приходится засучивать рукава и сочинять особенно залихватские программы. Вот и на форуме "Площадка", уже четвертом слете трупп и спектаклей, независимых от зарплат, крыш над головой, главных режиссеров и в целом какой–либо житейской и творческой определенности, ожидается скопление на диво любопытных проектов. Часть из них (особенно гастрольная) сравнительно предсказуема, другая (собственное производство фестиваля) — совершенно загадочна. В данный момент вовсе неизвестен набор site–specific–постановок, в котором обещаются обычные для форума променады, эксперименты с запахами и вкусами, коллективный перформанс сразу нескольких постоянных (?) деятелей "Площадки" и проч., и проч. Нет еще и программы "Разговоров" — придется следить за скупой и суровой рекламой. Хорошо хоть основная программа в "Скороходе" уже опубликована, да и то: количество неизвестных вводных в ней стремится к бесконечности. На то, видно, и расчет.